Когда-то в Петербурге…
Жара. Яркое солнце освещает длинную-предлинную улицу Петербурга. Я уже 30 минут иду по этой улице на Васильевском, и все тянется один и тот же длинный желтый дом с бесконечными тёмными глазами окон, наблюдающими за моей одинокой фигуркой. И нет конца этому дому, как не было конца его истории.
Комар то и дело нарушает тишину, жужжа у самого уха, словно журя меня за нарушение тишины этого заколдованного места.
Вдруг впереди словно отделился от стены черный силуэт. Бегу за ней.
- Женщина, подождите!
Довольно быстрая эта дама! Когда я догнала её, то увидела, что она вышла из единственной арки - подворотни этого дома.
Вот женщина повернулась: в чёрной маленькой шляпке, с маленькой вуалеткой, в черном платье, даже чулках и туфельках черного цвета. Это в такую-то жару!
Она внимательно меня осмотрела, а мой взгляд, скользнув по ней, переметнулся на удивительный дом. Подняв глаза, я увидела чудесный длинный балкон над аркой входа, разгороженный фанерами на 4 части, уставленный детскими колясками, ванночками, велосипедами. Балкон упрямо выставлял свою многовековую охрану: четыре львинные головы охраняли его стать, нашептывая об иных страницах его истории.
Я спросила женщину:
- Простите, как пройти к букинистическому магазину? Я что-то заблудилась.
- На этой улице невозможно заблудиться! Но идёмте за мной! Я Bам покажу дорогу. Она ещё раз взглянула на меня и улыбнулась. Лицо её осветилось каким-то внутренним солнцем:
- Я покажу вам магазин, но знаете, мне бы хотелось Bам кое-что рассказать.
То, о чем я давно ни с кем не говорила. У Bас хорошее лицо: оно не выдаст, не предаст. А я так стара, что мне нужно это кому-то рассказать, освободить душу от тревоги. - Как Bас зовут, дружок?
И я тихо сказала, посмотрев на неё:
- Таня.
Мы зашагали в ногу, и хотя было ей лет за 75, шагала она бодро, не отставая от меня. Она была худа и, видимо, когда-то очень красива.
- А Bы откуда, Танечка?
Я сказала, что я художница и приехала на несколько дней в Питер походить по музеям, подышать историей и купить кое-какие книги.
- Да-да, здесь книжные магазины - настоящие лавки чудес, а музеи! Oдин Эрмитаж чего стоит! Знаете, Танечка, вижу я Bас в первый и последний раз. Я так давно молчала, а Bы внушаете мне доверие, и хочется выговориться.
Вы не смотрите, что я такая нищая теперь. Когда-то я жила в этом доме..., - она кивнула на нескончаемый дом, - Это наш - фамильный...
Я - бывшая княгиня Разумовская. Слыхали про такую фамилию? Вы ведь историей интересуетесь?
Как не слышать! Конечно же я слышала о такой фамилии - она известна на Руси.
И я кивнула головой.
А она продолжила свой рассказ:
- Множество счастливых беззаботных лет прошли в стенах этого дома.
Балы, приёмы, встречи! Дамы в кринолинах, бархатные камзолы кавалеров, смех, слёзы, топот и вздохи. Обмен идеями, тайные встречи -всё кончилось в 17-м году... Там, за стеклянной дверью этого чудесного балкона, была огромная зала, наполненная гостями - в праздники мы устраивали балы. Мои дочери и много других прекрасных девушек блистали красотой, умом и были полны надежд...
К началу бала мы с мужем выходили на балкон в ожидании гостей и сверху наблюдали, как подъезжают кареты, а из них, точно феи, выпархивали женщины в воздушных нарядах бабочек. Казалось, что кроме головки, уложенной в затейливую причёску, у них все остальное бестелесно! Да и всё теперь кажется миражом! Мужчины в позументах и бархатных костюмах походили на принцев из сказок и снов. Вам как художнице было бы интересно это посмотреть!
- Все это было, было... , - сказала она, помолчав. - И была моя большая семья: муж, дочери, сыновья...
Я понимала её печаль. Эта сказка была историей нашей страны, и всем известно, как она закончилась.
- Грянул 17-й год, -продолжила она. - Мой муж Василий Алексеевич мне сразу сказал, что надо ехать. Детей мы отправили за границу, а я все медлила и медлила с отъездом. Мне так трудно было расставаться с моим домом. Здесь я счастливо прожила всю свою жизнь, здесь родились и выросли мои дети... Муж купил билеты за баснословные деньги.
Мы ещё паковали чемоданы, когда услышали стук выбитой двери, веером падающие зеркала, стекла и топот сапог на лестнице.
Тогда, схватив саквояж с деньгами, кое-какими драгоценностями и ценными бумагами, мы спустились по черной лестнице в чулан,
а оттуда выскользнули на улицу и побежали к набережной. Каждую секунду нам казалось, что нас вот-вот схватят. У набережной на причале стоял наш корабль, плывущий в Марсель. Мы устремились к нему. Но не так-то просто к нему подойти! Волны людей колыхались у самого трапа. Солдаты теснили людей от причала, но людские волны вновь и вновь набегали на солдат, молотивших всех прикладами.
Мой муж протиснулся к одному из солдат, что стоял на страже, и тиснул ему в кулак денежный мякиш. Солдат оскалился, развернул скомканные деньги и, видимо, остался доволен. Он кивнул и стал делать "коридор", протискивая для нас дорогу в толпе. Так мы прошли к трапу, как во сне, отбрасывая чьи-то цепляющиеся руки, а затем, развернув билеты как флаги, прошли на корабль.
Наконец-то мы оказались вне досягаемости толпы, солдат и этих непонятных коммунистов. Облокотившись на перила палубы, всматривались в колышущееся море людей у трапа и понимали всю обречённость их ситуации и неизвестность нашей. К горлу подступил комок с первым же гудком парохода. Спустили сходни. Кто-то ещё пытался "взять" корабль на абордаж и плюхался в воду.
Мы понимали, что сделали шоковый рывок, спасший нас, но понимали и то, что сейчас, в эти минуты, мы видим в последний раз эту волшебную картину набережной Невы и сказочный Зимний дворец, уходящие в голубой туман - в небытие... Что будет с ним? Что будет с нами?
Туман, словно занавес, закрыл Санкт-Петербург. Там, в его глубинах, начиналась новая, непонятная нам жизнь под новым именем “Петроград”. Где сейчас все эти люди с набережной, мечтавшие о лучшей жизни? Узнать бы, стало ли всё мечтаемое былью? Прожили ли они свои жизни? Или этот страшный цунами 17 года смёл их с лица земли?
Через несколько месяцев, побыв во Франции у родни, мы уехали к своим детям в Америку. В спешке отъезда из Петербурга, мы мало что успели взять с собой, и были не богаты, хотя и жили в центре Нью-Йорка в своей небольшой, но уютной квартирке.
Над нашим камином висел вид Санкт-Петербурга и, греясь
у полыxающего огня, мы часто играли в преферанс. Иногда мой муж или я, уставившись в пламя, вспоминали о нашем Большом Камине в Питерском доме на Васильевском острове, где множество свечей освещали залу, полную гостей. А мы с Василием Алексеевичем сидели в больших белых креслах у нашего камина. В центре кованого камина, украшенного позолотой и настоящими камнями, размещались цветы с рубиновыми серединками и бабочка с животиком из большого изумруда яркой зелёной окраски.
Жизнь была настоящая, смех - натуральным, камни, золото, чудесная музыка, искренние отношения – всё настоящее. Это застыло чудесной картиной, и мы, художники и образы этой картины жизни, остались там - в дыхании и звуках прошлого.
Но Bы же знаете, Танечка: все художники бедствуют, а образы исчезают.
Это - качели. Сегодня ты наверху, завтра внизу, но важно, чтобы завтра наступило! Mы прошли эти “американские” горки, правда, в Америке их называют “русскими”, что больше похоже на правду.
Там, в январском Нью-Йорке, сидя у камина, мы вспоминали, как в свете горящих дров сверкали разноцветными огнями камни резной решётки нашего петербургского камина, и мы слушали проникающую в душу музыку.
Василий Алексеевич засмотрится эдак на пламя, и у меня слёзы наворачиваются: уж я-то знаю, какие мысли у него! Да и я часто вспоминаю наши питерские вечера. И всё мне видятся эти люди в сапогах: как oни топчут наши картины, бьют зеркала, валяются на наших кроватях...
Но я гнала эти мысли, запивала чашечкой кофе и радовалась, что мы живы. Каждый раз наша беседа заканчивалась мыслью, что как только всё образуется, надо будет поехать в Петербург.
Но однажды муж мой заболел, и заболел серьёзно. Позвал он меня и говорит:
- Знаешь, Александра, сейчас 1959 год на дворе, вот и Хрущёв уже в Америке был. Хорошо бы и нам навестить нашу землю с ответным, так сказать, визитом. Да вот только ... я наверно не успею. А ты, Александра, возьми наши сбережения и поезжай в Питер: навести дом, потом мне расскажешь... на могилке.
А через несколько недель моего Василия Алексеевича не стало. Но он мне завещал поехать в Петербург. Когда его не стало - не стало Нью-Йорка, не стало Америки, исчезли мои покой и сон - только мысль "надо ехать" толкала меня в плечо, словно амок овладел мною.
В дорогу! В Питер, поскорее!
Правда, Россия всех тогда пугала - не то, что меня, простую женщину, а вот ведь и президента американского и этого дьявола Гитлера, которого Россия победила. Я тоже боялась: нет на мне защитной брони, нет дипломатической неприкосновенности... и все же я поехала. Поехала навестить Родину ненадолго, а получилось навсегда.
Как когда-то оттуда, а теперь обратно, возвращалась я налегке: немного денег, немного украшений, с целью продать, и прахом моего Васеньки.
Из тумана выплыл мои седой город, и счастье охватило меня. Я сразу поняла, что больше я отсюда не уеду.
Петербург встретил меня туманом и дождём - привычное омовение души
и тела. Моя нога ступила на сходни, и я отчетливо услышала крики, шум толпы и море людей 17- го года. И вот возвращение. Я иду по трапу вниз, мои слёзы растворяются в дожде, а дождь - это слёзы всех тех, кто не дошёл до трапа, кого унёс цунами 17 года.
Из фотографии над нью-йоркским камином мой город проступил наяву, – я шагнула на его мостовую, и это было волшебно!
Мне страшно было увидеть мою улицу в развалинах, но вот она! Мой дом стоит целёхонек, только сильно изменился: его разделили на тысячу коммуналок. Где там моя гостиная с изумрудной бабочкой на камине?!
И всё же это - мой город, он ждал меня.
Пошла узнать насчет прописки. Сказали: не полагается, прописка лимитирована. Надо заслужить деклассированным элементам! Это я -деклассированный элемент! Ладно, всё же обнадёжили: если проработаю пару лет, то пропишут. А интересно, возьмут ли на работу без прописки?! Уже не такая воодушевлённая, уже не Александра Разумовская, не княгиня и не гражданка, а деклассированный элемент, я понуро пошла к метро, спустилась и села на скамью. Чувствую - пришла... Что делать?
Всё плывёт перед глазами. Не хочет меня город!
На эскалаторе внизу стояла женщина-смотрительница. Она подошла ко мне:
- Вам плохо?
- Да, что-то нехорошо...
- Идёмте со мной!
И она завела меня в маленькую сторожку, мимо которой с грохотом проносились поезда метро.
- Хотите чаю?
Чай меня освежил.
- Вам не нужен здесь работник? - выдохнула я, собравшись с духом.
- Да, вы знаете, да! Нам нужен здесь ночной смотритель. А я, вы знаете, по ночам не могу - муж, дети. Я дома не бываю. Вы даже можете здесь жить! - добавила она, сразу поняв ситуацию и вникнув душою в положение.
Вот здесь есть раскладушка, вы можете заварить себе кипяточек.
Днём моя смена - вы отоспитесь, а ночью здесь нужен дежурный:
мало ли что?!
Я в тот же день перебралась из гостиницы, за которую уже нечем было платить, в эту сторожку.
И проработала там два года, заслужив право прописки в своём родном городе. И он меня принял!
В тот же день я пошла к Васеньке на кладбище, где захоронила его урну и рассказала о своей победе.
- Мы снова вместе! Ты, я и Город, - сказала я мужу.
Наши дети далеко. Они живут своей жизнью, у них свои семьи, города и страны. А у нас с Васенькой - только Питер!
Но вот однажды я решилась и вновь пошла на нашу улицу. Просчитав квартиры второго этажа, я решила попасть в ту, где была наша гостиная, вернее, часть её, ту, что с камином, - хотелось увидеть его хоть одним глазком, словно причаститься к прошлому.
Салон, как и другие комнаты, был поделён на множество квартир.
Стучусь в одну из квартир предполагаемой гостиной.
-Здравствуйте! Ради Бога, простите! Не дадите ли мне стакан
воды? Захожу, вижу-не то!
А вот другая дверь.
- Здравствуйте. Простите! Не смогли бы
- Мы снова вместе! Ты, я и Город, - сказала я мужу.
Наши дети далеко. Они живут своей жизнью, у них свои семьи, города и страны. А у нас с Васенькой - только Питер!
Но вот однажды я решилась и вновь пошла на нашу улицу. Просчитав квартиры второго этажа, я решила попасть в ту, где была наша гостиная, вернее, часть её, ту, что с камином, - хотелось увидеть его хоть одним глазком, словно причаститься к прошлому. Салон, как и другие комнаты, был поделён на множество квартир.
Cтучусь в одну из квартир предполагаемой гостиной.- Здравствуйте! Ради Бога, простите! Не дадите ли мне стакан
воды? Захожу, вижу-не то!
А вот другая дверь.
- Здравствуйте. Простите! Не смогли бы вы дать мне стакан воды? Жарко. Спасибо, извините! - и это не то...
Наконец я постучала, и открыла женщина с ребёнком, обхватившим её ногу.
- Вам кого?
- Простите, пожалуйста! Я осмелела, так как поняла, что попала туда, куда нужно - в каминную гостиную.
- Я ищу жильё. Я могу бесплатно учить вашего ребёнка музыке, английскому, французскому, только разрешите мне немного у вас пожить, я буду платить за жильё: вы не думайте, я не попрошайка! - выдохнула я залпом.
- Это еще зачем? Я не сдаю квартиру! - сказала женщина резко.
- У нас и пианинов-то нет и всяких там руялев!
- Да что Bы! Я куплю Вам инструмент. Мне жить негде, но я работаю ночным смотрителем в метро, а днем свободна. Вы пойдёте на работу, а я с малышом посижу, позанимаюсь. Всему его научу - он в школе отличником будет! Неужели не стоит того?!
Женщина впустила меня, продолжая бубнить:
- Да и где вы тут расположитесь? У нас и так места нет - гляньте!
- А вот здесь, под лестницей! - воскликнула я, показывая на застроенную и заваленную лестницу в углу.
- Я там на раскладушке умещусь, днем раскладушку соберу - и просторно вновь. Вечерком будем с Вами чай пить, а малыш нам сыграет Шопена.
- Не надо нам никаких Шипенов. Что за игры - пусть серьезно учится.
Я даже не узнала, как малыша-то звать? - спросила я напоследок, не отры
вая взгляда от камина.
Женщина впустила меня, продолжая бубнить:- Да и где вы тут расположитесь? У нас и так места нет - гляньте!
- А вот здесь, под лестницей! - воскликнула я, показывая на застроенную и заваленную лестницу в углу.
- Я там на раскладушке умещусь, днем раскладушку соберу - и просторно вновь. Вечерком будем с Вами чай пить, а малыш нам сыграет Шопена.
- Не надо нам никаких Шипенов. Что за игры - пусть серьезно учится.
- Я даже не узнала- как малыша-то звать? - спросила я напоследок, не отрывая взгляда от камина.
Вот он стоит - целёхонек. Его не разрушили, лишь чуть захламили.
- Что смотрите? Барский это - стеклом всяким его набили, цветами ихними. Хорошо, видно, жили! А мне это ни к чему. У нас здесь отопление есть -показала она на радиатор.
- А сына зовут Васей.
Господи! Я трижды перекрестилась: привел меня Господь снова к Васеньке!
Теперь, моя дорогая Танечка, я вновь живу в своём доме, правда, под лестницей, но в своей бывшей гостиной. Вечером мы с Васенькой младшим - солнышком моим ненаглядным и с его мамой пьём чай в прикуску с сахарком, сидя у камина. В центре камина, как и раньше, бабочка с изумрудным брюшком, а вокруг цветы из мелких рубинчиков,
Hо об этом никто не догадывается. Мы пьем чай и смотрим, как в зелёных гранях камня отражаются лучики заходящего солнца, наша лампочка и наши до смешного искаженные лица.
Моя хозяйка каждый раз говорит мне, кивая на камин:
- Вот ведь какое красивое стекло! Как раньше делали! Всё, как настоящее!
А я ей никогда не рассказывала, что была хозяйкой этого дома и петербургских балов. Bсё это помнит Дом. И всё здесь, вплоть до рубинов и изумрудов, настоящее...
Васенька мой Шопена еще не играет, но в музыке преуспел и обязательно будет играть и Шопена, и Моцарта, и будет говорить по-французски и по-английски. Я его дипломатом сделаю.У Васеньки глазки зелёные, точно изумруды. А про камин Васенька узнает, когда вырастет, - будет ему от меня подарок в наследство.
Я рассказала всё это Василию Алексеевичу на кладбище - он одобрил.
- Ну вот и Ваш букинистический магазин! Прощайте барышня! Дай Вам Бог здоровья и удачи! И чтобы в Вашей жизни всё было настоящим.
Васенька мой Шопена еще не играет, но в музыке преуспел и обязательно будет играть и Шопена, и Моцарта, и будет говорить по-французски и по-английски. Я его дипломатом сделаю.
У Васеньки глазки зелёные, точно изумруды. А про камин Васенька узнает, когда вырастет, - будет ему от меня подарок в наследство.
Я рассказала всё это Василию Алексеевичу на кладбище - он одобрил.
- Ну вот и Ваш букинистический магазин! Прощайте барышня! Дай Вам Бог здоровья и удачи! И чтобы в Вашей жизни всё было настоящим.
San Diego, 2009.